Портал о рекламе

Oззи Oсбoрн у сeбя дoмa. 1990-й гoд. Фoтo: instagram/ozzyosbourne

Джoн — вoр

Мoй oтeц всeгдa гoвoрил, чтo oднaжды я сдeлaю чтo-нибудь вaжнoe. «У мeня eсть прeдчувствиe нa твoй счeт, Джoн Oсбoрн, — гoвoрил oн мнe, oсушив нeскoлькo бутылoк пивa. — Твоя милость либo сдeлaeшь чтo-тo oчeнь oсoбeннoe, либo пoпaдeшь зa рeшeтку».

И мoй стaрик oкaзaлся прaв. В пeрвый рaз я зaгудeл в тюрьму в нeпoлныx вoсeмнaдцaть. Oгрaблeниe — вoт зa чтo мeня скрутили. То есть (т. е.), кaк былo скaзaнo в прoтoкoлe, «крaжa сo взлoмoм имущeствa oбщeй стoимoстью в 25 фунтoв». Пo нынeшним дeньгaм этo примeрнo три сoтни фунтoв. Прямo скaжeм, нe oгрaблeниe вeкa. Я вoрoвaл всякoe дeрьмo. Пoтoм вoзврaщaлся и прoдeлывaл тo жe сaмoe снoвa и снoвa. Oднaжды мнe приглянулся мaгaзин oдeжды Sarah Clarke’s, кoтoрый нaxoдился нeдaлeкo oт мoeгo дoмa в Aстoнe. Вo грядущее первого взлома, схватив отчасти вешалок, я подумал, что смогу рассказать это барахло в пабе. Однако забыл взять с собой фонарик, вот п оказалось, что я спер детские слюнявчики и ползунки. С таким а успехом можно было сноровить загонять собачье дерьмо. Просто так что я вернулся и на настоящий раз стащил 24-дюймовый ящик. Но он оказался через меру тяжелым и свалился мне сверху грудь, когда я перелезал инверсно через забор за магазином. При часа я не мог ажно пошевелиться, просто лежал в канаве с крапивой и чувствовал себя полным идиотом.

Подина наркотой я был как Мистер Магу (комический персонаж, вечно попадающий в неловкие ситуации и заботы. Герой множества мультфильмов и одноименного полнометражного фильма 1997 лета производства. — «МК»), это пусть будет так. В конце концов мне посчастливилось сбросить с себя телик, так пришлось его там и перестать. С третьей попытки мне посчастливилось стащить несколько рубашек. И хоть пришла в голову блестящая первоидея надеть перчатки, чтобы делать как настоящий профессионал. Единственная заколупка оказалась в том, что у одной перчатки далеко не было большого пальца, в) такой степени что я оставил идеальные отпечатки соответственно всему магазину. Через один или два дней, когда копы пришли ко ми домой, то обнаружили и перчатки, и кучу барахла.

«Перчатка без участия пальца? — сказал коп, застегивая держи мне наручники. — До Эйнштейна весь немножко не дотянул, а то как же?» Примерно через неделю состоялся синедрион, на котором мне влепили ремиз в сорок фунтов. Это оказалось преимущественно, чем у меня было ради всю мою жизнь. Я никоим образом не мог их выложить, если только не разграбить банк… Или неважный (=маловажный) одолжить у отца. Но муж старик отказался помогать.

— Я без околичностей зарабатываю свои деньги, — сказал спирт. — С чего бы мне пахнуть их тебе? Пусть сие станет для тебя гребаным уроком.

— Да, папа…

— Ради твоего а блага, сынок.

Разговор окончен. Шофер приговорил меня к трем месяцам в английской тюрьме «Уинсон Грин» из-за «неуплату штрафов». Если без обмана, когда я узнал, что сяду в тюрьму, ведь от страха чуть неважный (=маловажный) наложил в штаны. «Уинсон Грин» представляла внешне старую викторианскую тюрьму 1849 годы постройки. Работали там отъявленные ублюдки. Ажно главный тюремный инспектор страны попозже признавался, что Уинсон Бакс — самая жестокая, вонючая, беззаконная гребаная жопень из всех, виденных им до тех пор. Я умолял отца заплатить взыскание, но он настаивал сверху том, что пребывание в тюрьме, виртуально, наконец научит меня уму-разуму.

Не хуже кого и большинство подростков, которые совершают преступления, я простой хотел произвести впечатление нате своих дружков. Думал, что такое? круто быть плохим парнем, и старался им состоять. Но передумал, как один попал в «Уинсон Грин». В комнате приема нутряк у меня билось так звучно и часто, что я решил, пожалуй что оно выскочит из женские молочные железы прямо на бетонный половая принадлежность. Охранники вытряхнули все у меня с карманов, положили в маленький пластмассовый пакет — кошелек, ключи, сиги — и изо всех сил посмеялись над моими длинными мягкими каштановыми волосами.

«Ты понравишься парням в блоке H, — шепнул ми один из них. — Приятного человек, сладкий пирожочек». Я понятия безграмотный имел, что он имеет в виду. Однако очень скоро понял. В случае если только ты не мечтал сидеть за работой на заводе и упахиваться в ночные смены бери сборочной линии, то с юности в Астоне ждать было нет нужды. Единственные рабочие места были получи заводах. А жилые дома разваливались, в них ажно не было сортиров. В Мидлендсе закачаешься время войны производили беда сколько танков, грузовиков и самолетов, ввиду этого в Астоне во время «Блица» сосредоточилась индустрия. Когда я был маленьким, держи каждом углу были «строительные площадки» — под своей смоковницей, которые немцы сравняли с землей, пытаясь разрушить оружейный завод Касл Бромвича. Будь здоров лет я думал, что неведомо зачем называются детские площадки.

Фотография: instagram/ozzyosbourne

Сложное с (малых лет

Я родился в 1948 году и вырос в доме пагинация 14 в середине улицы Лодж-роуд, объединение обеим сторонам которой стояли на родине с террасами. Мой отец Иван Томас Осборн был слесарем-инструментальщиком и работал в ночные смены получи заводе компании «Дженерал Электрик» держи Уиттон-лейн. Все называли его Джеком — в области какой-то причине в таком разе так называли Джонов. Родитель часто рассказывал мне о войне — в начале 1940-х дьявол работал в Глостершире, а немцы каждую ночка бомбили Ковентри, находящийся взять в пятидесяти милях. Они сбрасывали взрывчатые вещества и парашютные мины, и крепость горел таким пламенем, ась? при отсутствии электричества батя мог читать газету. В детстве я вдоль-настоящему не понимал, экий это был ад. Как ни странно себе: люди ложатся клевать носом и не знают, доcтоит ли их сторожка до рассвета…

Кстати, истечении (года) войны жизнь была безвыгодный намного легче. Когда батька возвращался утром домой с ночной смены, моя маманюшка Лиллиан шла работать получи завод «Лукас». Чертовски изнурительная обычай, и так день за денно. Но они никогда мало-: неграмотный жаловались.

Мама была католичкой, так не особо религиозной. Отставной козы барабанщик из Осборнов не посещал автокефалия — правда, какое-то старинны годы я ходил в воскресную школу около Церкви Англии, потому что такое? больше нечего было вытворять, а там на халяву давали чаевничанье с печеньем. Но мне сие не сильно помогло в жизни — внушать по утрам рассказы с Библии и рисовать младенца Иисуса. Маловыгодный думаю, что викарий гордился бы своим учеником.

Воскресенье было во (избежание меня худшим днем недели. Я был когда пешком под стол ходил, которому постоянно нужно отключаться, а с развлечениями в Астоне было приставки не- густо. Только серое эмпирей, пабы на углу каждой улицы и неважный (=маловажный) очень здоровые люди, которые, точно животные, пахали на сборочных линиях. А у работяг была своя кичливость. Например, они выкладывали фальшивыми камнями стены муниципальных домов, воеже те выглядели так, предлогом это гребаный Виндзорский чертог. Не хватало только рвов и подъемных мостов. У большинства домов были террасы, не хуже кого у нашего, и каменная облицовка одного на хазе заканчивалась как раз позже, где начиналась штукатурка нате другом. Смотрелось ужасающе.

Я был четвертым в детстве в семье и первым мальчиком. У меня три большие сестры: Джина, Айрис и Джиллиан. Далеко не понимаю, когда мои родаки успевали этим заниматься, да вскоре у меня появилось опять два младших брата: Павел и Тони. Так что в доме реприза 14 на Лодж-роуд было шестеро детей. Безраздельный дурдом. Как я уже говорил, в тетушка дни в домах не было унитазов, не более ночное ведро у кровати. Джине, ни дать ни взять самой старшей, досталась отдельная спаленка в пристройке позади дома. Кончено остальные жили в одной комнате, (сих Джина не выросла и отнюдь не вышла замуж. После сего пристройку заняла Айрис.

Большую опилки времени я старался не водиться у сестер под ногами. Они то и дело ссорились друг с другом, делать за скольких это бывает у девчонок, а я никак не хотел попасть под совместный огонь. Но Джина всю жизнь старалась присматривать за мной, возлюбленная была как вторая родительница. Мы до сих пор говорим за телефону каждое воскресенье, в чем дело? бы ни случилось. Бесприст признаться, не знаю, который бы я делал без Джины, поэтому что был очень нервным когда пешком под стол ходил. Меня все время преследовал прещение неминуемой смерти. Я был ручаюсь, что если наступать для трещины в асфальте по пути в родные места, то мать умрет. А эпизодически отец спал днем, я начинал бунтовать, что он умер, и тыкал его между ребер, чтобы убедиться, будто старик еще дышит. И поверьте — родимый был этим чертовски недоволен. А подобные жуткие мысли не покладая (не покладаючи) рук крутились у меня в голове.

Самое страшное воспоминание

Большую клочок времени мне было (и) еще как страшно. Мое самое бульон воспоминание — именно о том, ась? мне было страшно. Сие было 2 июня 1953 лета: день коронации королевы Елизаветы. В так время отцу безумно нравился Эл Джолсон, штатовский актер и звезда эстрады. Муж старик ходил по дому, пел его песни, читал хорошо комедийные реплики и при любом удобном случае наряжался в его убор.

Тогда Эл Джолсон был знаменит в основном своими пародиями получи и распишись негров. Его выступлениями с зачерненным подо негра лицом были до того неполиткорректными, что в наше момент ему бы за сие здорово прилетело. Однажды зачинатель попросил тетушку Виолетту сметать нам пару черно-белых костюмов в стиле исполнителей негритянских песен, затем чтоб мы облачились в них нате время празднования коронации. Костюмы были нетрудно потрясающие! Тетушка Виолетта хотя (бы) достала нам подходящие белые цилиндры и белые бабочки, а покамест пару полосатых красно-белых тросточек.

Только, когда отец спустился долу с черным лицом, у меня получай хрен снесло башню. Я кричал и плакал: «Что ваша сестра с ним сделали? Верните мои папу!» — и не затыкался, часа) кто-то не объяснил, что же папа просто намазался гуталином. Вдогонку меня тоже попытались намазать этой штукой, да я снова взбесился. Я не хотел, затем) чтоб(ы) на мне была каста штука, полагая, что возлюбленная останется навсегда.

— Нет! Да и только! Нет! Не-е-е-е-е-е-е-ет! — кричал я.

— Никак не будь трусишкой, Джон, — рявкнул папоротник.

— Нет! Нет! Нет! Безлюдный (=малолюдный)-е-е-е-е-е-е-ет!

Потом мы замутили до этого часа одну тему: встали у стадиона «Астон Вилла» изумительный время матча и брали с фанатов в области полшиллинга за то, с целью «присмотреть» за их машиной. В в таком случае время все оставляли аппаратура незапертыми, так что умереть и не встать время матча мы забирались в них и безобразничали. Временами пытались дополнительно заработать мытьем сих машин. Это был переливающийся план, пока как-в таком случае раз мы не решили элюировать машину одного несчастного придурка проволочной щеткой. Временами мы закончили, с машины слезла пятьдесят процентов краски. Увидев результат, чуваш реально охренел.

Я не был плохим парнем, да очень хотел им составлять. Я был обычным подростком и хотел, с намерением меня приняли наконец в одну изо уличных шаек. Помню, у нас были клевые зрелище. Мы играли в войнушку, ребята с одной улицы наперекор ребят с другой, бросались союзник в друга камнями, а вместо щитов у нас были мусорные ведра, и автор изображали битву греков встречный римлян. Было весело, временно одному парню не попали камнем в изнанка, и его не увезли в неотложку, оттого что из глазницы хлестала убиение. Еще мы мастерили бомбы изо подручных материалов…

Ба-шлеп! Хе-хе-хе. Отнюдь не все, что мы делали, было настоль же хитроумно, как сниз бомб, но почти и старый и малый — так же опасно. Наша сестра с Пэтом как-то построили землянку, вырыв ее в твердой глиняной набережной, вставили тама раму и доски, а в крыше проделали дыру ради дымохода. Рядом были ржавые бочки с-под бензина, и мы спрыгивали с них нате кусок старого рифленого металла, некоторый служил идеальным трамплином — бумс! — приземляясь недипломатично на крышу землянки. В) такой степени мы развлекались несколько недель, тех) пор (пока(мест) в один прекрасный день я никак не угодил в чертов дымоход и только-только не свернул себе шею.

Для пару секунд Пэт решил, яко я отбросил коньки. Но скорее всего были строительные площадки. Пишущий эти строки часами страдали на них ерундой, фигли-то строили из щебня, ась?-то ломали, жгли костры. И и старый и малый время искали сокровища… у нас было безумное предположение. Вокруг было множество заброшенных викторианских домов, идеже можно было играть, потому-то что Астон тогда чуть начинали отстраивать заново. Они были великолепны, сии старые дома, в них позволительно было заниматься чем желать. Мы покупали пару двухпенсовых сигарет, садились в разбомбленных гостиных может ли быть каких-нибудь других комнатах, бездельничали и курили. Нашими любимыми марками сигарет были Woodbine и Park Drive. Сидишь через некоторое время, в грязи и пыли, дымишь папироской и в так же время вдыхаешь мясеный желтый бирмингемский смог.

Эх, было времечко. Школу я промолчать не мог. Точнее — демократично ненавидел. До сих пор помню важнейший день в начальной школе Prince Albert Juniors в Астоне: меня пришлось тянуть туда за загривок, потому что что я верещал и брыкался. Единственное, что такое? я с нетерпением ждал, — это звонок с уроков в цифра часа. Я не умел что следует читать и не получал хороших оценок. В голове у меня нуль не задерживалось, и я не был в состоянии понять, почему мой диэнцефалон — бесполезный кусок долбаного заливное. Я смотрел на страницу в книге, только толку от этого безграмотный было — словно она была написана в китайском. Я чувствовал, что изо меня ничего не выйдет, по с уже родился неудачником. Всего на все(го) в тридцать с лишним лет я узнал, фигли у меня дислексия и синдром дефицита внимания.